Заботливо изданная дочерью известного российского литературного деятеля Николая Димчевского книга его стихотворений позволяет читателю представить себе художественно-философский облик одного из героев интереснейшего периода истории нашего континента. Архивные исследования покажут, осуществлён ли в издании один из проектов самого автора, плод ли это соединения под одной обложкой нескольких таких проектов, выношенный публикатором, посвящённым в авторские замыслы и приобщённым к хлопотливому делу редакторских забот самим Николаем Димчевским, философом и художником, вольным путешественником и поэтом, человеком широкой натуры , исторически необъятных российских масштабов. В любом случае из тех возможных, которые демонстрирует нам добротный том поэтических строк, публикатор осуществлял замысел автора – издание книги от лица лирического героя, чей художественный облик даёт литературную жизнь реальной персоне Николая Димчевского.
Скромно избранное жанровое определение “сборник стихов” сделано в восточной манере разрозненных строк, восходящей к сакральной классике “Типитаки” – корзины листьев. Такая традиция вовсе не отрицает, и даже не исключает ценности текста целостного стихотворения, а предлагает за условностью отдельного текста и даже собрания таких текстов увидеть некое единство мира, явленное в его доступном нам человеческом бытии.
Публикуемая книга начинается своеобразным парадом увертюр этот раздел и получает симфоническое по своей стилистике название “Несколько вступлений к теме жизни”. Затем следуют четыре части симфонической тетралогии “Глаза детства”, “Лик старости”, “Взор юности”, “Зеркало зрелости”. В целом, если соотносить текстологические объёмы, композиция имеет вид двух вертикально составленных перевёрнутых пирамид (с.: 5 – 13, 15 – 37, 49 – 80, 81 – 110, 111 — 314), что придаёт книге динамичность, преисполняя её движения и открывая внешнему пространству.
Первая увертюра жёстко противопоставляет в абстракции два дела – жизни и смерти. Вторая – вводит тему начала, определяя её женский образ. Всеединая и первоначальная основа жизни – женщина. В третьей увертюре жизнь обретает вид восточного сада зреющих яблок и виноградных гроздьев. В четвёртой поэт утверждает биологически первобытный исток жизненной силы человека. В пятой вводится проблема вселенского механицизма и механической материальности исторического движения. Первобытная идиллия сменяется исторической катастрофой, порождаемой самой Вселенной, её объективными законами. Шестая — завершает развёрнутую художественную преамбулу образом книги. Лицо – страницы этой книги, листаемой и заполняемой временем, рождающим в своём течении лики изменчивого бытия. Образ жизни овеществлён и опредмечен, становится предельно реальным. Гексаграмма увертюр замыкается в своём объёме, исчерпывает себя и уступает место первой части тетралогии “Ликов жизни“. Её объём минимален по отношению к объёму книги в целом и остальных разделов книги, но становится прочной основой и надёжно удерживает на себе скульптурное целое тетралогии.
Открывает лирическую тетралогию ещё Львом Толстым канонизированная биография детства. Шестнадцать стихотворений этого раздела словно определяют возраст совершеннолетия. Взгляд детства на мир здесь переплетается со взглядом на детство. Здесь нет ни действия, ни деяния. Мир и ребёнок воспринимают друг друга, определяя свои дальнейшие взаимоотношения. Начинается раздел с музыкального концерта естественных , самой природой наигрываемых мелодий утра, а завершается механическим варварство музыкальной школы и призывом не портить естественную музыку природного сада человеческих душ. Природа так же наивна, как и ребёнок. Взрослый мир губит природу и детство, губя и самого себя. Такова философско-этическая концепция детства у Николая Димчевского, находящая воплощение в композиции первой части его тетралогии.
Следующая часть тетралогии идейно обусловлена первой, а не биологической хронологией жизни. Это “Лик старости”. Он имеет и своё крохотное предисловие из трёх стихотворений: “Колючий сад, \\ он зло топорщит сучья” и “Метель \\ и мельница на голом склоне…”, “Лицо за решёткой тяжёлых морщин”. Здесь философ и художник Николай Димчевский вновь соединяет в одной проблеме вселенский механицизм и органическую природу. Ветви, взращённого людьми сада, словно ножами, режут пространство небес и далей. Одинок заклиненный и оставленный людьми ветряк. Осенне-зимняя бесприютность пейзажа графически скупа, решена в ритмике экспрессионизма, трагична и безысходна. Человек и даже его природное творение сад, они безвозвратно оторваны от природы. Мир, творимый человеком, — механичен, потому и обречён. И эта обречённость порождаемых человеком механизмов взывает к жалости, а в органическом восприятии лирического героя обретает и то сочувствие, в праве на которое не отказывает механическому миру автор. Ребёнок был рождён невинным существом, но сама цивилизация, в которой этот ребёнок рождён, есть преступление против природы. Старость – это наказание за неизбежное преступление человеческой жизни. Такова геронтологическая этика периодов человеческой жизни у автора. Одиночная камера старости для человеческой личности – феномен психологический, факт личного экзистенциального бытия. Этот факт не исключает социальной общности обречённых преступлением жизни на одиночество людей. Две главки рассуждений и живописаний старости получают названия “Староселье старух” и “Становище стариков”.
Обе главки второго раздела тетралогии имеют характер портретных галерей. В осенней позолоте тяжёлых витых рам, из тьмы первобытных времён глядят на нас старухи. Проплывают перед нами чередой сестра океана шаманка-рыбачка; вечно юные старые фотографии; “последняя наследная знахарка, ведунья деревьев, кореньев и трав”; покровительственная к женщинам и насторожённая к мужчинам ярко разодетая красавица преклонных лет. Бредёт по берегу озера старуха, ударяет корявой клюкой по днищу перевёрнутой лодки, стаптывает её след единственная спутница одиночества собака. Входит в бескрайнее поле на рассвете точильщица косы, машет своим смертоносным клинком “глухой судьбой растений” бредёт сквозь утренний туман к небытию.
Портреты “Становища стариков“ очерчены мягче, оживлены сюжетом жанровой зарисовки. Здесь лики возникают из тьмы затерянного в тундре чума, окаймлённые естественной рамой речного русла. Здесь меньше безысходности и ещё продолжается борьба за жизнь. Итог всему не осеннее умиранье природы, а чистая гладь воды, которая способна и отразить, и скрыть в себе всё и вся. Само время здесь не столько биологическое, сколько историческое. Сами образы не сельской и этнографической натуры, а городские. От органной музыки серебряного города до шарканья подошв в темноте канцелярского коридора – такова полифоническая перспектива портретной галереи “Становища стариков”.
Герои становища – лекарь деревьев, часовщик, сторож арбузов, грибник с палочкой-копалочкой, утильщик, продавцы лотерейных билетов. Кульминационной точкой галереи становится гротескная картина дележа наследства в доме для престарелых. Портретист, он же зритель поэтической галереи, грустно идёт вдоль своих творений, думая о вечных ценностях человеческой жизни. Художник и мыслитель, он не созерцатель и не бесстрастный мастер, а борец за саму жизнь и её идеалы, глубоко сочувствующий и сопереживающий своим персонажам.
Третий раздел тетралогии “Взор юности” состоит всего из 26 стихотворений (с. 81 — 110), по объёму он значительно меньше предшествующего “Лика старости” (26 стихотворений, с. 39 — 80) и в несколько раз многочастного и основного раздела “Зеркало зрелости”. В лаконичности и фрагментарности юношеского взгляда зерно рассудительной манеры обстоятельного письма зрелых лет. Юность – это и пора манифестов (“Я люблю переулок”, “Адрес Шекспира”, “Ни росчерка”), кредо (“Не доверяй”), определения основных векторов дальнейшей жизни (“На Север”, “Скрипучие блоки пропели… ”, “Ещё всё было впереди” ). Лирический герой поэта переполнен ощущениями жизни, в которых возникает живописно-музыкальная картина окружающего его мира. Этот герой – романтик, живущий среди деревьев, птиц и кораблей. Он – актёр, музыкант и живописец по своему юношескому взгляду на мир, но мастер, творец по отношению к миру. Взор юности преисполнен любви к миру. Основное внутреннее состояние героя – слияние с миром, слиянность и единство с ним в его космическом покое и в его космических бурях. Пейзаж юности порой преисполнен покоем слиянности и растворенья: ”Этот Север, пронизанный резкою синькой, \\ манит сердце и глаз, \\ и зовёт, и таит свою хмурь, свою хмарь…” (“На Север”), “Там гуси растворились начисто, \\ как будто не было гусей \\ и ничего на свете не было“ (“Ни росчерка”). Юному герою поэта близко, понятно и осмыслено в категориях своего “Эго” состояние бури и натиска жизненных сил природы: “Сливаюсь с бурей, с ветром и водой. \\ Я капля крови в ливневом разливе. \\ Плыву вперёд смеющийся и злой, \\ ломаю струи и впиваю ливень” (“Вода и ветер”). Важнейшим открытием юности становится невидимая и неслышимая буря молчания и тишины: “Тишайшая, невидимая буря. \\ Ни шороха от леса и полей” (“Безветрием надут черёмуховый парус”. Юношеские мысли и впечатления героя раздела точно и полно выражают общее движение лирической поэзии середины пятидесятых – шестидесятых годов ХХ века, когда эстрадная лирика дополняется тихой, увлечение смелыми, новаторскими ритмами и образами восполняется уроками не только авангарда, но и классики.
Завершающий раздел тетралогии образует анфилада из десяти самостоятельных частей: “Просторы”, “Перед самим собой”, “Поступь земли”, “Северная свирель”, “Люди и лица”, “Вещи”, “Обиталища”, “Казённые мотивы”, “Известность”, “Памятники”, “Тревоги трудов”. Это своеобразный музей лирико-поэтической души, в котором отдельное место может быть отведено и целому северному краю, и углублённому самоанализу, отражённых в обстоятельных тематических циклах, объединяющих десятки текстов, и нескольким человеческим лицам нескольких стихотворений.
В общей композиции завершающего раздела преобладает музейное разнообразие, но возникает оно из лирического сюжета. В бескрайних просторах почти безлюдного мира герой остаётся наедине с самим собой. Так приходит потребность в любви к другому человеку, а с ней и песня любви. Познанье мира и самопознанье открывают перед героем таинство диалектики человека и вещи. Человек овеществлён и может уподобиться вещи, а вещь живёт своей особой человеческой жизнью. Таков итог любви и песни любви. В объёме вещи, творимой человеком и вмещающей в себе человека, вырисовывается облик обиталища от города до целого мира, творимого и населяемого людьми. Мир этот может оказаться и чужим. Так зарождается, а затем и развивается мотив особой части — “казённой”. Части “Казённый мотив”, “Известность” и “Памятники” – посвящены лирической суете сует. Они завершают книгу и предвосхищают её финал — “Тревоги трудов”.
Художественная концепция книги в утверждении жизни. В жизни единство мира, его целесообразность и первопричина. И в своих худших, сатирических проявлениях жизнь являет нам лики. Взгляд этот на жизнь в её человеческих проявлениях — обобщённый, абстрагирующий от основы телесной духовность человека как персоны бытия. Искусствоведческая структура книги соединяет галерейно-симфоническое решение вступления и первых трёх частей с драматическим завершающей. В завершающей части тетралогии из драмы взаимоотношений персоны и мира рождается интеллектуальный монолог о мире социальном, человеческом.
Книга объёмна, стереоскопична по своей планировке и демонстрирует богатство поэтического бытия лирического героя, созданного не только умом и силой художественного воображения автора, но кровью и плотью реальной жизни. Предстающий в книге авторский мир поэта-философа Николая Димчевского – своеобразный музей, пантеон духовности российского интеллектуала второй половины ХХ века. Собранные в одной книге стихотворения, освобождая читателя от узкой тропы хронологии, открывают вид на интеллектуально-эстетическую панораму творчества поэта, которая способна найти отклик в душе и композитора, и живописца, и философа-мыслителя. Читательский потенциал издания велик, способен вызвать не один разряд вдохновенья и творчества.
ОТЗЫВ ДОКТОРА ФИЛОЛОГИЧЕСКИХ НАУК, ДОЦЕНТА ПО КАФЕДРЕ ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, ЧЛЕНА СОЮЗА РОССИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ Д. Б. ПЭНА НА КНИГУ: НИКОЛАЙ ДИМЧЕВСКИЙ. ЛИКИ ЖИЗНИ. СБОРНИК. СТИХОВ. ИЗДАТЕЛЬ И ПУБЛИКАТОР ЕКАТЕРИНА БАБАЕВА. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОФОРМЛЕНИЕ НИНА РАССАДИНА. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ИНТЕРАГРО. 2013. — 320 С .
09.IX.2015
РЕСПУБЛИКА КРЫМ, ДЖАНКОЙ